Известия. Саратов. 2012, 21 июня

Виктор Мамонов, заслуженный артист России: Если человек научится поверять алгеброй гармонию — он разучится дышать
 

Для ведущего актера Саратовского академического театра драмы имени И.А.Слонова Виктора Мамонова каждый театральный сезон весьма насыщен. В его актерском списке — роли мирового репертуара. Новую ипостась Виктора Ивановича можно назвать ролью в педагогической поэме длиною в четыре года. Мамонов преподает актерское мастерство на отделении «Актер театра кукол» Саратовской консерватории имени Л.В.Собинова. И первый дипломный спектакль этого курса — «Республика ШКиД» — идет в эти дни на Малой сцене Академдрамы. В беседе с корреспондентом «Известий» в Приволжье» Еленой Маркеловой актер размышляет о том, чему учат роли, студенты, жизнь.

— Виктор Иванович, не могу молчать. Прямо не монтируется в сознании радость от ансамблевой игры студентов с тем, что вытворили наши футболисты.

— Я умеренный болельщик. Но меня беспокоит то, что творится вокруг футбола. Это страшно. Людям нечем жить, потому они устремляются в то, что их объединяет, — в игру. Печально, что это приобретает националистические окраски и заканчивается нехорошим энергетическим выплеском.

— А меня все же в первую очередь беспокоит плачевный результат из-за отсутствия команды. В театре вас часто огорчает то, что вроде бы партнер профессионал, а играет «на себя», не чувствуя ансамбля?

— Ты просто не имеешь права это замечать и как-то реагировать. Это дело режиссера и зрителя.

— Что вас более всего огорчает на сегодняшний день?

— Сложно ответить, ведь мы не можем по полочкам разложить составляющие нашего настроения.

— А насколько вы можете вычислить алгебру своей роли?

— Если человек научится алгеброй поверять гармонию, он разучится дышать. Для меня роль — это прыжок в воду, из которого ты делаешь вывод, можно ли выбраться на берег. Конечно, ты пытаешься это прикинуть на свою жизнь, осознать, насколько эта история близка тебе. Это не алгебра и гармония, а ряд каких-то случайных вещей, открытий. Состояние творчества — образ жизни для актера. Мысли о роли рождаются постепенно. Поэтому для  меня магия роли — в череде совпадений.

— Попадание в яблочко с образом Кучумова в недавней премьере «Бешеных денег» Александра Кузина — это именно ваши находки?

— Нет, этот образ выписал режиссер. Но, как у настоящего выдающегося театрального режиссера, в его спектаклях незаметно, где актер, а где постановщик. Режиссера в его работах много. Просто его незаметно, он чаще растворяется в актерах. Потому что сам бывший актер. И настоящий русский режиссер.

— Из богатого списка ролей, которые вы сыграли в Академдраме, какую бы назвали для себя программной?

— Очень важной для себя считаю роль дяди Вани. Я ею доволен только частично. Дело в «географии» спектакля. На большой сцене было сложно играть какие-то сцены. И потом, трактовка этого образа режиссером мне была не близка. Даже визуально. Дядя Ваня был облачен в грязные джинсы, БЕЗвкусную рубашку, абсолютно идиотский галстук. Но и это ладно. Но сама трактовка: человек, проигравший жизнь, — очень прямолинейна. Может быть, роль была психофизически не моя, по возрасту не дотянул. Но я осознал очень четко, что в этой роли я не достал дна. И рана по поводу этого спектакля долго не затягивалась. Лечебной от этого печального опыта стала роль Свидригайлова. Режиссер Марина Глуховская изначально на это настроила: «Ну что дядя Ваня — цветочки, листочки. Свидригайлов — вот мужчина!» (Смеется.) Мне было интересно родить в себе душевную потребность в покаянии, обретении душевного равновесия. Несмотря на все «заносы», Свидригайлов — человек широкой души. Эта роль интересна и тем, что, являясь эпизодической визуально, таковой не является. Его играют другие актеры. Это ключевая фигура действия, ведь именно Свидригайлов отрезал Раскольникову путь к самоубийству.

— В вас много достоевщины?

— Каждому русскому свойственно общение с собой. И не только с собой. Человека рядом нет, а ты продолжаешь вести с ним диалог. Мы дышим этим воздухом. Жили бы в Испании — этого было бы меньше.

— Виктор, в жизни в вас преобладают чувства или разум?

— К сожалению, чувства. И иногда ты не можешь передать чувства словами. Порой ты чувствуешь, так не надо поступать, и все равно поступаешь. Чувства и разум почти одно и то же для меня. Вообще чувства — хороший материал для исследования. Как они рождаются в душе, когда ты смотришь на небо, когда появляется солнце, влюбляешься в женщину?

— А какой привкус чувств у 45-летнего мужчины?

— Не сказать, что прямо горький, — нет. Возможно, правы те, кто считает, что с возрастом они притупляются. Если молодость, юность прекрасны легкостью, ощущением свободы, то в зрелом возрасте отчасти спасает какая-то фантазия, придумка, поиск идеала.

— Что вам дает работа со студентами?

— Любопытно за ними наблюдать. Они говорят, что я с ними очень холоден. Это не совсем так. Просто я держу дистанцию. Стараюсь их не столько научить, сколько подтолкнуть к постижению каких-то вещей, с которыми им будет легче работать. Этот путь указала моя работа со многими режиссерами, когда от каждого хотелось взять в свой профессиональный багаж что-нибудь позитивное.

— Для постановки дипломного спектакля вы изначально выбрали «Республику ШКиД»?

— На втором курсе мы ставили с ребятами отрывки из сказок Евгения Шварца. Чтобы больше его понять, я стал читать дневники писателя. И мне очень захотелось поставить этот материал. У меня был замысел написать пьесу про Евгения Шварца, вернее, про то, как его жизнь преломлялась в сказку. Чтобы больше понять писателя, стал читать про его окружение. Всю жизнь Евгений Шварц дружил с Леонидом Пантелеевым. Позднее, после смерти друга, Пантелеев в переписке с Лидией Чуковской пытался понять, кем был Женя Шварц. В результате мы решили поставить «Республику ШКиД». Нам с ребятами было очень интересно окунуться в эту повесть. Мы много узнали о Викторе Николаевиче Сороке-Росинском, создателе Школы-коммуны для трудновоспитуемых подростков имени Ф.М.Достоевского. Я, конечно, прочитал «Последнюю гимназию» Павла Ольховского, которая была создана вразрез «Республике». Но меня тревожило, что мы не имеем на руках того варианта повести, который нравился Горькому. Ведь до нас дошел ее третий вариант — в 60-е годы она была переработана Пантелеевым уже после гибели Георгия Белых. Грустно гадать, что же в ней было. Но главное, что дух в ней остался. Дух юности, стремления к идеальному, настроение новой жизни. Ведь, несмотря на гражданскую войну, в 20-е витало в воздухе ощущение новой, прекрасной жизни.

— Случай распорядился, чтобы ВикНикСора в «Республике ШКиД» сыграли вы, а не студент курса. Такие знаковые случаи, которые оканчиваются попаданием в яблочко, часто происходят в вашей судьбе?

— Часто. Правда, роль Виктора Николаевича Сорокина я бы не стал трактовать таким уж попаданием. Не надо к этому так серьезно относиться. Хотя... «Чем меньше женщину мы любим»...

— Циник вы какой...

— Шучу. Я к чему это. Иногда очень сильное желание что-нибудь сыграть мешает актеру успешно воплотить это на сцене. Ты старательно играешь, и зритель видит, как ты ста-ра-тель-но и-гра-ешь. А порой небрежное отношение к роли дает совсем другой эффект. Случаи ведут меня всегда.

— Вы что-то хотели бы сыграть?

— Не скажу.

— Логично было бы предположить, что, начав тему обаяния зла в роли Клавдия в «Гамлете», вы ее продолжите в «Ричарде III”. Но это так. Зрительские мечты.

— Надо сказать, в «Гамлете» мне именно по-актерски было интересно играть призрак. Я долго думал, как я должен действовать. В мыслях доходил до того, что его на самом деле нет, он рожден воображением Гамлета. Но проблема в том, что и другие его видят. И потом меня осенило: он знает о трагедии, которая должна случиться. Он приходит извиниться за то, что будет. За то, что не смог удержать власть, за то, что толкает сына на смерть. Клавдий в этом очень похож на брата. Он обвиняет Бога за то, что тот дал Гамлету знание об убийстве отца Клавдием.

— Перефразирую любимый вопрос Познера: «Когда вы предстанете перед Богом, какое вы предъявите ему обвинение?».

— Зачем он так рано забирает любимых людей?

— Что сегодня составляет ваше счастье?

— Работа и любимая женщина. Студенты.

— Чего вы ждете от приближающегося отпуска?

— Встречи с мамой.

— Я желаю вам чаще встречаться с мамой, а также непроходящего ощущения юности и новизны.

— Спасибо. Мне кажется, что период, описанный в «Республике ШКиД», проецируется на мою жизнь не только посредством спектакля, но и в реальных отношениях с ребятами. В отношениях педагога и ученика важно то, что дети лучше чувствуют свободу. Поэтому в период становления учителя поселяются в нашей душе не через знания, а как-то иначе, на непостижимом невербальном уровне. Мои студенты становятся немного мной, я ими. Это и есть то состояние молодости.